Синевы озерцо глоточками выпили тучи
Метели вишнёвые май разбудил, шмеля и вечерние грозы, родимые пятна на белой груди платочком прикрыла берёза.
Синица на ветке торопится спеть, что солнечно утром и ясно, листвы прошлогодней подсчитана медь грачами в монашеских рясах.
Шепну, что зелёное платье к лицу, влюблённый морщинистый мальчик, у бабочки белой сорвав поцелуй, за ночь поседел одуванчик.
Не вспомнишь меня и забудешь лицо - красивыми снами не мучай... и мечется стриж - синевы озерцо глоточками выпили тучи.
Бабье лето ещё погостит в золотых теремах сентября
Заалели калины уста, мотылёк за геранью уснул, и стареющий август устал покрывать позолотой листву.
Затаилась за вздохами грусть - наши пряди уже в серебре, собирает шиповника куст капли зорьки к осенней поре.
В чувствах каждый себе господин, если хочешь, сначала начнём, а на стенах узоры гардин день рисует закатным лучом.
Пожелтевший листочек в горсти, журавли собрались за моря... бабье лето ещё погостит в золотых теремах сентября.
Жасмин туманом плыл у окон
Июньский вечер звуки прятал, в дремоту погружались дали, и облака бумагой смятой в закатном пламени сгорали.
Берёзы белые колени прикрыли тени кружевами, что этот день отдали лени забыли, не переживали.
Жасмин туманом плыл у окон, лилось вино и лились речи... и грусти нераскрытый кокон до осени припрятал вечер.
В саду негаснущим закатом пылают красные тюльпаны
Воркуют сизари на крыше один куплет из старой песни, что лепестками майской вишни снежинки белые воскресли.
За золотую жилу овод блестящий одуванчик примет, и для тоски найдётся повод, когда твоё услышу имя.
Былое и во сне догонит, и память никуда не дену, а месяц уронил с ладони все звёзды в облачную пену.
Останется в листочке смятом, что сами наспех растоптали... в саду негаснущим закатом пылают красные тюльпаны.
Красиво было, как во сне
Белели в сумраке тела омытых дождиком берёз, и мать-и-мачехой цвела у наших окон россыпь звёзд.
Красиво было, как во сне, и мы узнали по весне, что право разбудить зарю дано не только сизарю.
Не клялся я, не умолял, но верил, что тебя верну, и рваной сетью тополя ловили в синеве луну.
Красиво было, как во сне, и мы узнали по весне, что право разбудить зарю дано не только сизарю.
О чём вздохнёт в саду сирень
Услышишь в тишине живой, о чём вздохнёт в саду сирень, как ветер, пёс сторожевой, вспугнёт берёзовую тень.
Застынешь у окна босой и жаль ушедшее до слёз, а месяц с золотой косой пришёл на луг цветущих звёзд.
Не сетуй - даже не прилёг и не разобрана постель, залётный белый мотылёк поднял на памяти метель.
Со мной не сумрак карауль, а ночь и эту благодать... оставит навсегда июль что у души нельзя отнять.
И белый иней одуванчика
Весна уже уходит в прошлое - густой травой, на зорьке скошенной, грозой, вишнёвыми метелями, туманом яблонь и капелями.
Цветок жасминовый закружится и льдинкой поплывёт по лужице, и белый иней одуванчика накроет солнечного зайчика.
Шмелю, стрекозам и соцветиям три летних месяца - столетия, порхает бабочка-капустница, где жёлтый лист на снег опустится.
Прошу тебя - не надо мучиться, что поздняя любовь - разлучница... поверь - спасёт от неизбежности простое слово с жестом нежности.
Тюльпан над палым листиком затеплился свечой
Смахнула роща чахлая последний снег с плеча, проснулась мать-и-мачеха от пения ручья.
За дымкой первой зелени зеркальная вода, крупицу солнца селезень достал со дна пруда.
С обидами покончено, твоя улыбка - знак, цветущей вербы облачко накрыло березняк.
Любви простая истина - от слова горячо... тюльпан над палым листиком затеплился свечой.
Лиловым облачком люпины манили бабочек и пчёл
Лиловым облачком люпины манили бабочек и пчёл, песочных замков не лепили, но я тобой был увлечён.
Прозрачность голубого неба несла на крыльях стрекоза, гадали - у ромашки белой от солнца, от луны глаза.
Меня целуя на вокзале, шептала - чаще прилетай, и ближе к осени узнали, что мы с тобой из разных стай.
Трава запомнила, как вместе мы шли по полю босиком... и в летний день с тобой воскреснем: ты - бабочкой, я - васильком.
Эскизы прикрепленных изображений
|