Сейчас обсуждают

[Вячеслав Ширшов]

Ройзман, Матвей Давидович (1896 – 1973гг.), советский прозаик, поэт и переводчик современных ему еврейских и белорусских поэтов. Родился в Москве, в семье служащего, среднее образование (в 1914г. окончил с серебряной медалью московское Коммерческое училище на Остоженке), учился на юридическом факультете Московского университета. В 1918–1923гг. играл в различных драматических студиях, работал переводчиком в Красной Армии, вёл культурно-просветительную работу в армейских клубах.
Матвей Ройзман начинал в литературе как поэт.В 1918г. впервые напечатал стихи в московском журнале «Свободный час». Быстро стал членом нескольких литературных обществ, а также был принят во Всероссийский Союз Поэтов, где позже работал заведующим издательства. Он был одним из первых российских имажинистов, сотрудничал в журнале имажинистов «Гостиница для путешествующих в прекрасном», публиковался в их сборниках «Красивый Алкоголь», «Чем мы каемся», «Конский сад», «Имажинисты». В 1920г. примкнул к тому крылу литературного течения имажинистов, где во главе стоял Сергей Есенин. Вскоре Ройзман стал секретарем организованной самим Есениным «Ассоциации вольнодумцев в Москве», как бравурно окрестила себя эта группа. Знаменитый поэт относился к Ройзману с большим дружеским вниманием и доверием. В 1923г. у Ройзмана вышла собственная книжка «Хевронское вино». В оглавлениях многочисленных поэтических альманахов 1920-х годов имя и фамилию Матвей Ройзман можно встретить среди имён таких известных поэтов и писателей как А. Белый, В. Брюсов, Р. Ивнев, А. Луначарский, О. Мандельштам, А. Мариенгоф, Ю. Олеша, М. Цветаева,И. Эренбург.

В довоенной Литературной энциклопедии(1929-1939гг.) можно узнать, что несмотря на увлеченность поэзией, Матвей Ройзман в начале 1930-х «перешёл к прозе. Романы «Минус шесть» (1928г.) и «Эти господа» (1932г.) рассказывают о жизни буржуазной интеллигенции в новых послереволюционных условиях.»
В 1930-е годы Ройзман работал редактором сценарного отдела киностудии «Межрабпомфильм», много лет занимался общественной работой в Литературном фонде. Со второй половины 1930-х годов писал детективы. К детективно-приключенческому жанру относятся его произведения о работе советской милиции и уголовного розыска: повести «Волк»,«Вор-невидимка», «Дело № 306». Последняя из них - самая известная, на её основе , в 1956г. был создан популярный одноимённый советский фильм. В 1973г., в год смерти Ройзмана, вышла его книга воспоминаний «Всё, что помню о Есенине», над которой писатель работал последнее десятилетие своей жизни.

На протяжении жизни дружескими адресатами М.Д. Ройзмана по эпистолярной переписке были известные советские литераторы: П. Г. Антокольский,В. Е. Ардов ,Н. А. Зархи, Э. Г. Казакевич, Л. А. Кассиль, П. С. Коган, В. И. Лебедев-Кумач , Л.М. Леонов, Л. А. Кассиль, С. В. Михалков, Л. В. Никулин, Ф. И. Панферов, А. С. Серафимович, К. М. Симонов, С. Д. Спасский, М. С. Шагинян.

Официальные литературоведы и литературные критики отмечали, что писательской манере Матвея Ройзмана, явно было присуще использование выразительных средств имажинистов- метафоры, эпатажа, анархических мотивов. Эта приёмы особенно наглядно видны в его прозаических произведениях раннего периода творчества писателя. Они наполнены искусственной имажинистской цветистостью метафор и сравнений, элементами сатиры, переходящей в легкий развлекательный юмор, опускающийся до банальных, порой двусмысленных красивостей. В некоторых повестях и рассказах ощутима излишняя литературщина: неорганически привнесенная в сюжет повествования любовная интрига, элементы детектива, детали очерковости авторских наблюдений и т. п. По указанным признакам литературного мастерства Матвей Ройзман близок к советским писателям Илье Ильфу, Исааку Бабелю, Михаилу Зощенко, ярко выступившим в жанре.

Вряд ли можно предполагать, что ранние книги Матвея Ройзмана когда-либо будут переизданы и станут известны современному читателю. Но знать его творческое наследие целесообразно.
В этой связи ниже приводятся наиболее выразительные в литературно- художественном отношении словесные сравнения и необыкновенно волнующие метафоры (цепочки метафор) из повести Ройзмана «Эти господа». Знакомство с ними даёт основание высоко оценить творчество М. Д. Ройзмана как умелого мастера отечественной прозы.


ЛИТЕРАТУРНАЯ ЮВЕЛИРКА

Море

Море лежало, как ангорская кошка, потягивалось на солнце и лапой играло со скользким лучом. Море встречало мурлыканьем, зелёным сияньем глаз, влекло к горизонту, воздух легчал, ноги требовали бега, руки — взмаха, гортань — крика. Ирма не умела плавать, нагнулась к воде, шлёпала ладонями по поверхности, и море било мокрой лапой в лицо.

По морю взапуски скользили волны, перепрыгивали друг через друга, широко распуская павлиньи хвосты. Перья — сизые, зеленые, розовые — играли, как радуга, и пропадали.

На берегу лежали валуны, за ними поднимались скалы, среди скал плескались огоньки, а высоко над ними лиловые колпаки гор упирались в прозрачные облака.

Справа в синеве маячили сахарные отроги Яйлы, из отрогов к северу выступал Чатыр-даг, высоко поднимая свое плато — сверкающий поднос, на котором солнце сочилось перезрелой дыней, а слева можно было видеть тупой блеск солнца, густую ржавчину моря и вдали под парусами белобрюхий ялик, как чайка, ныряющий в двугорбых волнах.

…весеннее море, оно всегда было одето в выутюженный синий мундир, поблескивающий серебряными пуговицами, и выбегало на барьер, сверкая белизной крахмальной манишки.

Солнце

Солнце поднимало розовый парус, волны, как петухи, задирали красные гребешки и тихо-тихо перекликались: «Ску-ка-реку! Ску-ка-реку!», Валун — блестящий и широкоскулый — лежал, как бегемот, высунувший морду из моря.

…солнце струило с неба золотой кипяток, ветер подхватывал его в чашу с чаем и плескал кипятком в лицо.

…солнце, как набухшая кипятком губка, прикоснулось к телу.

Солнце било в окошко, висящая на стене, утыканная булавками, голубая суконка сверкала, как море, и ножницы в руках портного Прута бились серебряной щукой.

Утро

Незаметен рассвет на юге. Море ловит первые лучи, — голубоспинные, серебробокие, — плывут они, как стаи форелей, и повторяются в водах и окнах.

Пастух погнал стадо, животные перегоняли друг друга, во дворах птицы хлопали крыльями. Ржанье, мычанье, меканье, хрюканье, кудахтанье, гоготанье, курлыканье раздирали утреннюю тишину: животные и птицы, как люди, стремились к пище и питью!

День
День был, как парное молоко, сладок и тепел. По дороге стадом шагали вперевалку гуси.


Степь ( поле)

С боков узкого шоссе, как на счетах желтые костяшки, по которым провели сверху вниз ладонью, катилась жирная пшеница; под зелёными подмышками высокой красавицы-кукурузы золотились меховые, коричневые рыльца початков, а над её головой, словно страусовое перо на шляпе, покачивалась серебряная метёлочка; наперерез кукурузе в яркозелёных шинелях маршировали нога в ногу рослые суданские травы, ветер-забияка садился им на плечи и рукой раскачивал султаны их киверов. Вдруг мелькнули пшеничные колосья, помятые и облезшие, как волосы, спалённые щипцами для завивки волос. Это было место, где муха, землячка Алисы, принцессы Гессенской, последней императрицы России, сожрала всё зерно. Но через пять минут, глубоко надев золотые митры, чинно пошли архиереи-подсолнухи, касаясь друг друга головами и кланяясь ветру.

…шурша, с двух сторон на дорогу хлынула высокая, светложёлтая пшеница. Когда ветер налетал на неё, она запрокидывалась, как девушка с распущенными косами. Но тотчас же вставал расчёсанный колос к колосу, вставал и просил, чтобы человек срезал его под корень.

Вечер

Вечер, шелестя, расправил шелковые крылья, последние золотые паутинки дрожали на окнах, дома и домишки меняли окраску, замирая до темноты, до огня. Из-под земли вырастали встречные прохожие, сырая прохлада опускалась на плечи.

В восемь часов в семимильных сапогах промчался по Евпатории вечер.

…море выволакивало пароход, похожий на дом с освещёнными окнами.

…облака, которые плавают в закате, как гуси в крови.

Пастух гнал по посёлку стадо: впереди, прижимаясь друг к другу и подкидывая зады, метались дымчатые овцы; грузные кобылы ступали со своими красавцами-стригунами, которые скакали
в разные стороны, и, когда встревоженные родительницы звали их, они дурашливо брыкали воздух; переваливаясь с боку на бок, болтая выменем, шагали дородные коровы; посреди них, как турецкий султан, ступал белый в черных пятнах бык-производитель — счастливый отец многочисленных телят; телята совали розовую мордочку под сосцы матерей, пастух, щёлкая кнутом, отгонял их, и они, вытягивая шею, жаловались царственному отцу.

Кудахтали сгоняемые во дворы куры, умные гуси, поднявшись на два метра над землей, разлетались по домам, десяток индюшек всё ещё болтал по-французски, деревенские предсказатели, самовлюбленные петухи, в один голос тянули старинное свое изречение: — Ску-ка ре-ку! Скука-реку! Но, как все предсказатели, начиная с дельфийской жрицы Пифии, они обманывали народ,

Над селом звенело синее стеклянное небо, звёзды стояли яркожёлтыми подсолнухами, ближе
к горизонту пшеничной халой висел месяц, он был еще тепел, и сладкий, томительный запах ночи оседал на землю. Большинство домиков поблескивало черными очками, кой-где ещё зрели злаки огней, за домиками хихикала гармоника, летела песня, ветер хватал звуки, как жнец колосья, и под резал их под корень.

Земля была тепла и влажна, как губы лошади, берущей с ладони корку черного хлеба.

Степь куталась в синеватую дымку, вздыхала, томилась и стыла в объятьях вечернего ветра.

Ехавшему по шоссе автомобилю пересекли путь лиловые сумерки, сквозь них надвигались полутораэтажные домишки со стеклянными галереями, в которых желтели маслянистые огни.

Южная ночь

Южные ночи богаты красотами природы!

Южная ночь — негритянка, катящая за море золотой обруч, в последний раз дохнула жаром,
с моря плеснулся прохладный бриз, и земля стала отдавать теплоту, которую накопила за день. Наступало торжество луны, зарождающее в человеке неизъяснимое томление, блаженное созерцание и ненасытное желание жить.

Молочные луны всплыли над входом курзала, кино «Баян» замкнулось в электрическое созвездье, на домовых фонарях, похожих на жестяные рукомойнички, возникли светящиеся белые цифры.

Над дорогой елочной голубой бомбочкой висит луна, а под луной, блестя сахарными крылышками, летят ангелочки-облачка.

В чёрном бархате неба, как головки новеньких булавок, торчали звёзды, море ворочалось, укутавшись с головой рваным ватным одеялом, ветер срывал с моря бурые лохмотья и, выдёргивая грязную вату, бросал её на берег.

Кусок звёздного неба проглянул сквозь акации, звёзды покраснели и завертелись, как коптильники, крестясь и читая богородицу…

Луна

Вдали поднималась оранжевая рожа, оттопыривала чёрные губы, пялила чёрные глазищи и, когда на неё падала тень, строила гримасы и корёжилась. Добравшись до первых облаков, она застряла в них, стала нырять, розоветь, качаться, как пьяница, в черноморской зеркальной глубине. Серебряная лестница легла на поверхности моря, из облаков наконец выплыла желтолицая луна, а её огненный двойник, надувая щёки, покатился по лестнице и, кувырнувшись на дно, пропал.

луна, похожая на толстый, просолённый до рыжей прозрачности огурец, чудесным образом лежала на опрокинутом блюде облака.

Ветер

Иногда ветер доносил тихую трескотню, — пепельная дрофа, развевая белошёлковую бородку, гребла крыльями против ветра.

Ветер надул штору, расчесал жёлтую с позолотой бахрому. Играя на солнце, она бегала по белой двери, как пальцы по клавишам рояля. Внизу бубнило море, в море бились бубенчики женских
и детских голосов. (Канфель слышал: бескрайный голубой бубен трепещет и ликует.) От шторы на стене плясала тень, размахивая широкими рукавами и, перебирая башмачками, на которых вздрагивали кончики шнурков.

…жёны рыбаков стояли на набережной, их глаза, просолённые слезами, следили за рыбацкими фонарями, и ветер трепал их кумачовые юбки, как советский флаг.

Сообщение отредактировал Вячеслав Ширшов - 26.2.2019, 15:08